От устья Чёрного Луха до Халбужа

Больше недели прошло, как я вернулся из нового путешествия в Костромской край. Ещё не успел написать пост «Шуя – Южа» (первая поездка на новом авто), но уже спешу поделиться более экстремальным путешествием. Довольно тяжёлыми физически и эмоционально пришлись покатушки убитыми дорогами «Шарья-Пыщуг-Вохма», с конечной целью в далёком селе Луптюг. Несмотря на заверения метеослужб о предстоящих солнечных днях на период поездки, по факту с погодой мне не повезло. И вместо белых «барашек» на голубом небе костромские просторы покрывала серо-сизая пелена пасмурного небосвода, без каких-либо признаков просвета на протяжении четырёх дней. Сегодня я представлю 1-ю часть путешествия «Привет подвеске» — первый день боевого крещения «Тёмной Стали». В тот день немногое удалось углядеть из достопримечательностей края, но испытаний, выпавших на долю железного коня и мою сердечную, выпало сполна.

Изначально планы были грандиозные — на карте маршрута отмечено с три десятка объектов. Однако воплотить в жизнь удалось лишь четверть из намеченного. Причиной тому стали короткий световой день (смеркалось в два пополудни); чем дальше на восток области, тем ниже скорость передвижения (состояние дорожного покрытия ухудшалось пропорционально углублению в дебри лесного края); там не просто припорошило снегом — в свои полные права вступила зимняя пора (речушки сковал лёд, а пеший ход затруднял плотный снежный покров). В преддверии поездки долго думал, куда же отправиться. Рассмотрел множество вариантов. В итоге, отбросив трассы, которые могли бы доставить меня намного дальше, чем костромские дороги, выбор пал на посёлок Вохму, расположенный в 450 км к северо-востоку от Костромы. Дальше — больше. По приезду в Вохму не впечатлился, и продолжил путь далее — в село Луптюг, расположенное в свою очередь в 830 км от столицы. Казань — и та ближе. Что же можно увидеть в такой глуши? Собственно ничего такого, ради чего стоило бы колесить в этакую даль. Туризм стоит в сотнях км от сих мест. Случайных гостей там не бывает, проездом не попасть. Но именно уединённость и привлекла меня. 2000 км с гаком — таков суммарно пройденный путь за поездку. Признаюсь, одному одолевать бездорожье и иные трудности, сопутствующие путешествию в край редких АЗС и едальных заведений, занятие не из лёгких. Но не задумываясь, поеду туда ещё раз, лишь с одним условием — ехать исключительно летом. Даже в невзрачную погоду понимаешь — места там живописнейшие. Край лесов, рек и речушек, диких зверей и птиц (повстречал двух лосей, сову и стаю снегирей).

Впрочем, по порядку. Благодаря помощи одного хорошего человечка теперь новые колёса «Тёмной стали» обуты в отличную зимнюю резину Toyo. Модель с усиленной боковиной показала себя наилучшим образом, позволив преодолеть массу препятствий без каких-либо оказий. Итак, 24 ноября, 23:30. В багажнике: канистра на 20 л., два пледа (для внезапной ночёвки в дороге), полный рюкзак еды и 8 банок энергетика, но главное — боевой настрой (он не в багажнике, а со мной). Под музыку шурша колёсами по трассе, до Костромы добираюсь быстро. В 05:00 делаю привал, трапезничаю в авто. Первое, чему удивился, оказавшись в области, так это присутствию зимы — обледенелые дороги, сугробы, температура минус 9°. Через 420 км настало время покормить и машину. Согласно Яндекс.Картам в пос. Островском меня ждало аж три сетевых АЗС. По навигатору еду в центр посёлка и… Ничего там не застаю. Ладно, думаю, здесь ещё две заправки (ТНК и Роснефть). Не тут-то было! Впоследствии на протяжении всей поездки столкнулся с дезинформацией относительно АЗС. Тех сетевых заправок, что обещают встретить вас вдоль здешних дорог, согласно картам и навигации, не существует. Все «безымянные», на вид годов 90-х. Последнюю сетевую встретил в Мантурово. Чем дальше от Костромы, тем хуже дороги. Скорость всё уменьшалась. Поэтому к рассвету добрался лишь до Макарьева (510 км).

Что ж, пора активировать точки маршрута — сворачиваю в сторону Юрьевца, с намерением добраться до деревни, расположенной в 60 км от поворота. Двигаюсь вдоль берега р. Унжи. Начинаю понимать, что до многих объектов не доеду, ибо время и бездорожье играют против меня. Более того ответвления на заброшенные деревни преграждал «бордюр» из замерзшего и ставшего как камень снега выстою с полметра (образовался при зачистке основной дороги). Через 30 км тряски настолько притомился, что спонтанно сворачиваю на паромную пристань (за плечами 9 часов ночной дороги, хотелось уж размять ноги, получить порцию впечатлений). Указатель на переправу был свежим. Через пару сотен метров становится ясно — пристани не будет — этой дорогой последние несколько лет пользовались разве что лесовозы. Вместе со страхом «не проехать», просыпается азарт «а мож доеду». Со всех сторон меня окружают замёрзшие болота.

Достопримечательностей по пути не встречаю, ибо еду откровенно лесной тропой. Высокий, усиленный профиль резины позволяет проезжать колеи не напрягаясь. Переключившись на полный привод, крошу лёд, не боясь месить спрятавшуюся под ним хлябь.

Ближе к береговой линии появляются старые дорожные знаки ограничения скорости и знак «Выезд на набережную». Выезжаю на открытое пространство — голая поляна — берег реки, где лет десять назад находилась паромная пристань «Николо-Макарово» с курсировавшим на противоположный берег буксиром «Бесов Нос».

В советское время на участке Красногорье — Нежитино (40 км) вдоль берега существовало пять пристаней, с которых постоянно сновали паромы. Из рассказов старожил узнал: по дороге, которой я прибыл сюда, ещё семь лет назад пыхтел автобус, развозивший окрестное население. Пристани давно уж приказали долго жить, как и весь речной транспорт. В Красногорье (выше на 12 км) в 2016 г. выстроили мост — альтернативу паромам.

Оказался я на территории Николо-Макаровского сельского совета. Здесь, по берегам реки, располагаются объекты археологического наследия — стоянки древнего человека. В районе переправы обозначена «Сокольская стоянка», датируемая 3 тыс. до н.э. От прежних обитателей края (не тех, конечно, что жили до н.э.) нам достались неславянские гидронимы: кроме рек Белого и Чёрного Луха, земли прорезают русла Шомохши, Шилекши, Шокши, Вокши, Водгать, Поды и др. На противоположной стороне р. Чёрный Лух, витиевато рассекающая пойменные леса, впадает в русло более крупной р. Унжи. Когда-то отсюда жители прибрежных поселений наведывались в гости в посёлки Дорогиня, Любимовка и др. Теперь надо заложить крюк в 70 км., чтобы попасть в те места.

Пароходное сообщение на Унже существовало с XIX века (об этом я как раз писал в предыдущем посте). Тогда навигация пассажирской линии начиналась в апреле, а заканчивалась в зависимости от уровня воды. Уже с июля Унжа сильно мелела и сообщение завершалось. С 1957 г. навигация стала продолжительной — поднялся уровень воды в связи со строительством Горьковского водохранилища. В 1970-х унженские воды рассекали «Метеоры»! «Ракета», «Метеор» — серия речных пассажирских теплоходов на подводных крыльях. Сейчас даже не верится, что жизнь здесь настолько била ключом. Из Костромы на рейсовом автобусе люди добирались до Макарьева, далее до пристани в Красногорье, откуда на «Метеоре» в Н. Новгород. На фото представлен Дебаркадер-468, постройки 1960 г., на пристани «Козлово», существовавшей 17 км ниже по течению. Подобного проекта дебаркадер стоял и здесь. Принадлежало всё это Волжскому объединённому речному пароходству МРФ РСФСР, а приписано было к Юрьевецкому речному порту.

Сегодня на противоположном берегу жизнь уходит ещё более интенсивными темпами, чем на этой стороне. В 1957 г., когда заполнили Горьковское вдх., вода в Чёрном Лухе поднялась. Землечерпалками в районе устья Луха изменили русло — сделали заводь (затон), где красовались катера и теплоходы, плавучие краны и баржи.Тогда же образовался остров «Лопата», до нач. 50-х являвшийся колхозной территорией, где выращивали овёс. Канал, в результате которого образовался остров, прорыли для удобства прохода водомётных катеров через Федорово озеро в верховья Чёрного Луха, по которому осуществляли сплав леса. На том берегу в 1950-х выросли посёлки Горчуха, Первомайка, Дорогиня, Любимовка — с населением 1000 — 2700 чел. Например, в Горчухе на 1989 г. проживало 2200 чел, в 2014 г. – 990. Была проложена узкоколейная железная дорога. Тогда же образовывались питомники хвойных пород деревьев. Семенами высаживали ели и сосны, а после всхода пересаживали на делянки.Таким образом лесничество восстанавливало вырубленные леса. Нынче же идёт вырубка леса вне каких-либо экологических регламентов.

Изучая историю унженского края, часто встречал высказывания, что многое было воздвигнуто руками заключённых УнжЛАГа. И здесь наткнулся на очередную попытку очернить прошлое, когда пытались списать появление посёлков силами зэков в 1930-е. Однако местные, что выросли в том краю опровергли мифы: «Наша семья приехала в Дорогиню 1-го мая 1954 г. Как такового посёлка ещё не было, а стояли на берегу Чёрного Луха три барака (контора, столовая, общежитие), в которых жили семьи отнюдь не заключённых… Жители работали кто на сплаве леса, кто в мастерских по обслуживанию и ремонту речных судов… Посёлок рос — вырастали дом за домом, улица за улицей, открылись начальная школа, больница, клуб и детсад». На конец 70-х население Дорогини насчитывало почти 1000 чел., сегодня их менее 300. Закрыта УКЖД, заброшены мастерские и т.д. Начиная поездку, думал: «было бы здорово повстречать побольше опустевших поселений в поисках крестьянских изб». Но уже на сл. день понял, что мысль нужно формировать иначе: «было бы здорово повстречать хотя бы одну из десяти жилую деревню». После Пыщуга, Павино, а особенно в Вохомском районе полу- или полностью заброшенных селений чуть ли не поровну с жилыми. Спутниковый снимок тех мест, о которых идёт речь, а также схема моего плутания среди лесов и полей прибрежной полосы.

После засвидетельствования сурового зимнего пейзажа, решаюсь испытать авто. Рванул в самую чащу. Но уже через 15 минут любования окружавшими меня корабельными соснами (жаль не зафотал), понимаю, что дезориентирован. Повернул туда-сюда; уткнулся в топь; в бревно поперёк; задним ходом не дать, как и не развернуться. Вспотел. Думаю: «надо выбираться, теперича не до красот». Конечно, при крайней необходимости я смог бы с риском для колёс и днища (хоть оно у меня и защищённое) развернуться. Но куда? Ориентиры среди деревьев и снежного покрова едва различимы и понятны мне.

Выбрал направление «прямо», куда-нибудь да выведет. Выход нашёлся: через N-ое время выбрался на окраину огромных полей, в наше время взявшихся молодым ельником и березняком.

«Уф!» — в буквальном смысле выдохнул я, завидев вдали колхозные постройки. Вообще край поражает своей разрухой. Словно чума поразила тысячи гектар костромских земель. Поселения возрастом в 400-500 лет исчезли за какие-то 20-30 лет. В здешних районах практически в каждом селе были фермы, МТС и проч. аграрные хозяйства. Всё умерло. Сотни руинированных построек исчезнувших колхозов то там, то здесь своим видом рисуют печальную картину отсутствия жизни. А ведь карты, различные реестры, Википедии и мапии — все сообщают о наличии несуществующих сегодня наспунктов, дорог, предприятий.

Заглянув в топографическую карту, понял — я в деревне Сокольское. В XV-XVI вв. эти земли входили в состав Кусской волости (от названия р. Кусь), которой владел боярин Годунов: «боярин Г.В. Годунов в Кусской вол. дикий пустой лес вёрст на 20-30 по реке Чёрному Луху отдал на откуп крестьянину Унженской волости Первушке Матюкову за взнос в казну мёду по пуду на год, да пошлин 5 денег, а окольные показали, что владетели этого леса лет 40 или 50 назад побиты в войну луговою черемисою (мордва, чуваши) и померли от поветрия». С 1631 по 1764 гг. все деревни принадлежали Макарьевскому монастырю. Указом Екатерины II монастыри лишены права владения крестьянами (стали государственными). Казённые жители были прикреплены к земле и платили в казну оброк. Кроме оброка крестьяне несли натуральные повинности, такие как пожарная, полицейская, дорожная, подводная, рекрутская. Без разрешения общины крестьянин не мог отлучиться от своего хозяйства более чем на 30 вёрст.

Источниками дохода населения кроме земледелия были ремёсла и отхожие промыслы. По весне мужчины отправлялись в верха Унжи и нанимались на сплав леса. А после окончания полевых работ уходили на «жгонку» — занимались изготовлением валяной обуви. Эта тяжёлая и грязная работа позволяла получить дополнительный доход, без которого прожить было сложно, т.к. урожайность земель была низкой. Одной из самых трудных повинностей для крестьянской семьи являлась рекрутская. В то время служба продолжалась сначала 25, затем 15, и только после 1871 г. 10 лет. Уволенные в запас воины пользовались почётом и уважением. Если крестьяне в метрических книгах вплоть до 1890-х писались без фамилий, а только по отцу, то отбывшие военную службу — с фамилией.

Глядя на сию разруху, сложно представить, что соседнее Николо-Макарово (500 м от Сокольского), посещала экспедиция по изучению жгонского языка. В 1961 г. Пензенским педагогическим институтом в Макарьевский р-н была организована спец. экспедиция с целью получения макс. количества лексики жгонского арго. Жаргон (арго) — так называемый «жгонский язык» возник как неповторимый говор ремесленников. Язык жгонов имеет как мерянские корни, так и неразрывно связан с офенским языком — вымышленным жаргоном владимирских коробейников. Считается доказанным, что именно «офенский язык» лежит в основе всех других языков ремесленников-отходников (шерстобитов, шорников, портных и т.д.).

Экспедиция состояла из студентов историко-филологического факультета. В пределах района записали лексику арго около 20 селений. Участники экспедиции проверяли на месте «Словарь языка шерстобитов» (шерстобит — кустарь, взбивающий шерсть для прядения), отмечая расхождения в материальной и семантической (смысл) стороне слов, а также случаи исчезновения ранее записанных слов. Интересовал вопрос, что осталось от 650 слов, записанных В.И. Далем и Лури более века назад. В 1963 г. организована ещё одна экспедиция, работавшая в Макарьевском и в Мантуровском районах. Группа обследовала селения: Малые Пузыри, Пузыри, Ярцево, Онуфриево, Шемятино и др. Во многих я побывал. Почти половина из них к нашему времени опустела. Из рукописных источников и путём полевого изучения условной речи в различных областях были получены сведения о составе лексики жгонского языка. В 1980 г. напечатан «Словарь жгонского арго». Сейчас такое сложно представить. Найдутся ли средства, желание? Вот так, вместе с разрушенной экономикой пустеют сёла, а с ними уходит наша история, традиции, корни. При всём при этом не может не огорчать статья, посвещённая постройке в Николо-Макарово деревянной церквушки: «…Как мы убедились на многочисленных примерах, 70 лет гонений на православную веру оказались бессильны перед тысячелетней историей православия в нашем Отечестве… Деятели политики, экономики и культуры должны подумать и решить, куда нужно направить свои усилия, чтобы не вступить в спор с Божьим промыслом… Попытка власть предержащих использовать храмы не по их назначению — бесполезное дело, чреватое бедами. Жизнь людей при наличии храма и их участие в церковной жизни наполняют красотой, высокими нравственными традициями и устоями, облагораживают жизнь в целом». Подобных речей неимоверно абсурдных, глупых, основанных на мифах нынче полным-полно. К тексту приложены фото небольшой группы старушек на освящении храма. И как можно писать такое? Когда сегодня в составе Николо-Макаровского сельского поселения из 27 деревень — 18 с населением от 0 до 10 чел. Так кого и когда наказывает Господь?